Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы] - Андрей Мартьянов

— Я не знаю, mi corazon,[24] — очень ласково сказал Тьерри. — Единственное, что мне доподлинно известно: все предсказанное этим проходимцем имеет неприятнейшее свойство сбываться. Меньше всего я хотел бы, чтобы ты, или мои дети, или дети наших детей, проснувшись однажды утром, увидели вокруг себя мир его предсказаний.

— Отец Ансельмо говорит: ты лелеешь свою гордыню и не желаешь смириться с тем, чего не избежать, — задумчиво протянула Бланка. — Он прав?

— Старый лис может плести любую чушь, которая ему вздумается, при условии, что не станет вылезать из своего пергаментного логова и путаться под ногами, — огрызнулся Тьерри. — Если он считает, будто забота о своем доме и своей земле есть гордыня — прекрасно, я это как-нибудь переживу. Не желаю, чтобы история нашего рода закончилась, как в стихах мэтра Бернардо… помнишь начало?

— Est ubi gloria nunc Babilonia? Nunc ubi dirusNabugudonosor, et Darii vigor, illeque Ciprus?[25]

— отзвук чеканных латинских слов, произнесенных девочкой, звонкой россыпью прокатился вниз по лестнице. — Ты его имел в виду?

— Именно. Не хотелось когда-нибудь услышать: «Est ubi gloria nunc Meroveus?»[26]

— Она с нами и в нас, — серьезно сказала Бланка, и, подняв руку с лампой, описала в воздухе бледно сияющий полукруг. — Она повсюду. Мы сумеем ее возродить. Кстати, Бернардо из Морлано заканчивает эти стихи обнадеживающими, хоть и меланхоличными словами — пускай роза увяла, но слава ее имени, само слово «роза», осталось в вечности.[27] Как знать — может быть мы и увянем, как сей цветок, однако имя пребудет вечно. Надеюсь, хоть в это ты веришь?

— Да, — почему-то шепотом произнес Тьерри, и почти одновременно с его словами лампа с печальным фуканьем погасла. Оказавшись в полной темноте, девочка растерянно взвизгнула. — Бланка, не пугайся. Стой на месте, сейчас я найду тебя.

Ширина коридора составляла не больше двух шагов, но Тьерри пришлось потратить какое-то время, пока он не наткнулся на послушно замершую возле стены девочку, судорожно ухватившую его за руку.

— Знаешь, что я собираюсь сделать, как только выдастся хоть один свободный день? — раздраженно бросил он. — Пригоню сюда десятка два каменщиков, чтобы раз и навсегда заложить этот треклятый проход! Этот и все остальные!

— Мессиру де Гонтару это вряд ли понравится, — робко заикнулась Бланка.

— Плевать. Здесь не его владения. Я бы с величайшим удовольствием отказал ему от дома, но сама понимаешь…

— И еще надо наконец перестроить галерею Призраков, — напомнила девочка. — Хватит с нас потусторонних голосов и загробного воя по ночам! Ты отберешь у отца ключи?

— Отберу, — пообещал Тьерри. — Пора всерьез заняться Ренном, а то он слишком много себе позволяет. Замок для людей, а не люди для замка — так было, так и останется.

Брат и сестра де Транкавель, крепко держась на руки, поднимались вверх по вытершимся от времени ступеням, и вскоре далеко впереди замаячил еле различимый золотистый огонек, означавший распахнутую дверь и порог, за котором начинался сложный, но привычный мир людей. Старый замок прислушивался к их шагам и вздыхал, роняя капли смолы с отгорающих факелов. Молодые всегда несут с собой перемены — к добру ли, к худу… Что ж, пусть поступают, как знают. Их победы и поражения — всего лишь немолкнущий шелест ветра в камнях его бастионов.

* * *

Изабель и Гай, ошеломленные столь внезапной сменой обстановки, не успели ничего сообразить, когда на них налетел захлебывающийся от восторга вихрь. Франческо тормошил их, убеждаясь, что перед ним не порождения этого мертвого мира, пытался расспрашивать и одновременно рассказать о своих бедствиях, сбиваясь с норманно-французского на итальянский и, выдохнувшись, замолчал, просто обняв своих внезапно появившихся из ниоткуда попутчиков. Так они и стояли — крохотный островок людского тепла посреди пепельного моря останков, и в глубине души сэр Гисборн вдруг осознал простую мысль: иногда никакие слова не в силах заменить простое человеческое прикосновение. Неважно, что они по-прежнему не достигли выхода из подземелий, что потрескивающие под ногами непонятные предметы до странности напоминают иссохшие кости. Промыслом Божьим или собственной настойчивостью они сумели отыскать друг друга, и трое из их четверки сошлись на пустынной равнине под равнодушным небом.

«Отныне мы не просто случайные встречные, вынужденно связанные взаимными обязательствами и данными словами, — с пугающей, холодной отчетливостью понял Гай. — Мы — нечто большее, чем друзья или даже побратимы по крови. Неужели Вечный Лжец говорил правду, называя нас песком в жерновах времен и событий? Нам не дано разорвать создавшийся круг, пока — хотим мы того или нет — не завершится создаваемый нами апокриф и не прозвучат последние слова. Тогда наступят тишина и покой, но, скорее всего, мы этого не увидим».

Он не знал, посещали ли подобные мысли головы Изабель или Франческо, но, судя по изменившемуся и тревожному выражению их лиц, и тому, с какой силой стиснулась лежавшая на его плече ладонь девушки, эти невеселые размышления принадлежали не только ему одному.

— Мы справимся, — непривычным, сдержанным и в то же время уверенным голосом произнес Франческо, и вдруг, подняв голову, глянул куда-то за спину Гая, захлопал ресницами и растерянно произнес: — Ой…

Сэр Гисборн торопливо оглянулся, нашаривая рукоять меча и пребывая в твердой уверенности, что к ним приближается некое жуткое чудище. Вместо этого он узрел человека высокого роста, неспешно шагающего через равнину. При каждом его шаге взлетали крохотные облачка серой пыли, и Гай вдруг подумал, что, обернись он мигом раньше, он бы успел заметить возникший прямо из воздуха скальный выступ и человека, спрыгивающего вниз с ловкостью и грацией, доступной только рожденным в горах…

— Эй, вы чего? — озадаченно спросил Дугал Мак-Лауд, останавливаясь шагах в десяти от замершей компании, таращившейся на него во все глаза. — Я не призрак и не кусаюсь. Да что с вами, в самом деле? Я немножко опоздал, но, честное слово, не по своей вине.

Изабель неразборчиво и радостно завопила, гибко вывернулась и понеслась навстречу последнему недостающему звену в их живой цепи. Дугал отклонился назад, на лету подхватил прыгнувшую на него девушку, и двинулся дальше, без труда удерживая брыкающуюся Изабель на сгибе левой руки. Ему оставалось пройти всего ничего, но воскресшая наблюдательность Гая честно выполнила свой долг, собрав за эти краткие мгновения разрозненные мелочи, соединив их в целое и предоставив сэру Гисборну самому делать выводы.

Мак-Лауд снова выглядел и вел себя, как обычный человек. Внезапно вспыхнувшее безумие, разъедавшее его душу, пропало, хотя и не сгинуло целиком — Гай успел заметить мелькавшие в глазах компаньона подозрительные зеленоватые искорки, те самые, что порой толкали шотландца на самые неожиданные поступки. Впрочем, непредсказуемость составляла неотъемлемую часть характера Дугала, и его друзьям оставалось только примириться с ее существованием.

Неизвестно, какие испытания сочло нужным подкинуть Мак-Лауду подземелье Ренна, но к безопасным они точно не относились. Дугалу, похоже, изрядно досталось в схватке с неким существом или существами, обладавшими острыми когтями и клыками. Еще Гай понял, почему его напарник поймал бросившуюся к нему девушку именно левой рукой — правая была занята оружием. С длинного сизовато-зеркального лезвия клейморы в пыль капало нечто более вязкое, нежели кровь, отливавшее в миг падения неприятным маслянистым блеском, таким же, как переливы на крылышках мух-навозниц.

И, наконец, самое непонятное: сломанная в нескольких местах рука Мак-Лауда, которой предстояло мучительно срастаться в течение нескольких последующих месяцев, вроде бы действовала… Окончательно подозрения сэра Гисборна подтвердились, когда Дугал аккуратно поставил повизгивавшую Изабель на землю и поднял руку, чтобы привычным жестом откинуть назад мешающие волосы. Левую руку. Да, кожу на ней по-прежнему покрывал широкий браслет из фиолетово-синюшных полос, однако пальцы двигались, запястье сгибалось, а сооруженные Франческо лубки бесследно исчезли.

— Где ты шлялся? — с некоторым изумлением Гай признал в каркающем хрипе собственный голос. — Ты, мерзавец, нечисть горская, скотина лохматая…

— Как приятно вернуться и убедиться, что тебя помнят и ценят, — с привычной жизнерадостно-язвительной ухмылкой ответствовал шотландец. — Френсис, закрой рот — ворона влетит. Хотя, кажется, тут вороны не водятся… Если кому интересно, меня занесло в какой-то дурацкий замшелый лес, где я наткнулся на большое и довольно жуткое чучело — эдакую помесь медведя с пауком. Оно умело разговаривать, но повторяло одно и то же: не отдам ли я ему свои глаза? Когда я не согласился, оно полезло в драку…